Сталь и порох
Октябрь. В этом году он оказался теплее предыдущих лет, не чувствуется такого холода по утрам, как раньше. Хотя последние несколько недель только утром и могу почувствовать это приятное ощущение, что иногда огорчает меня. Помню, как любил после занятий прогуливаться по паркам и улицам моего городка. Славный Ольценштадт, как ты там, интересно. И как родители... Все время вспоминаю о них. Об отце, старом офицере, сильном и волевом человеке, что восстал против колониальных сил вместе с тысячами других таких же солдат больше 50-ти лет назад, но потерпевших поражение. И о матери, доброй и заботливой женщине. Надеюсь после нашей победы она наконец сможет стать кем-то другим, нежели прислугой у какого-то заморского графа, что навещал свое имение на нашей земле раз в столетие. 
Возвращаюсь из воспоминаний и смотрю перед собой. Бескрайнее поле, тут и там усеянное небольшими лесопосадками. На местах, ещё не изуродованных воронками  от взрывов, виднеется пожелтевшая трава, хотя где-то и остаются зелёные островки. Поднимаю глаза выше, к горизонту. Он всё ещё окутан дымкой, туман уляжется не позднее одиннадцати. Тяжёлые свинцовые тучи продолжают наползать. Кажется, за последние несколько лет они почернели, словно впитали в себя порох, грязь от разрывов снарядов и дым далёких пожаров. Хотя даже так виднеется предрассветное солнце, также словно бредущее в тумане. Хотя, может это и не солнце, а очередной горящий город или канонада орудий. Вновь ухожу в воспоминания. Сотни разрывов, гул стоит в ушах. Все сильнее начинает звенеть, даже специальные радио наушники, крепящиеся на шлемах артиллеристов не помогают. Вновь встаёт перед глазами поле после такого обстрела - перепаханное, словно землю вывернули наизнанку, показывая все то, что она скрывала, и вместе с тем закапывая сотни тел тех бедняг, что ещё вчера шли на нас в штыковую. Их шлема с пиками на верхушках мне всегда казались странными... 
Начинается то, что я всегда ненавижу до глубины души - воспоминания накрывают словно волной. Вот ряды колючей проволоки перед нашими позициями. В ушах появляется скрежет и лязг, как от перезарядки орудий. Появляется новый звук - рычание моторов, ужасающий шум гусениц от машин, что прозвали "танками", что проходят по вражеским окопам словно не замечали их. 
Кажется, я уже смотрю в пустоту. Лязг и вечная перепалка орудий сменяется криками то ли счастья, то ли отчаянья. Вот роскошный пир, я стою с офицерами, все радостные, только нос побаливает, касаюсь - шрамы еще чувствительны. Голоса сливаются в гул. Лица радостных офицеров, пьющих и развлекающихся с их дамами сменяются лицами мертвых товарищей на пожухлой траве. Приливает жар, словно я опять там, на той проклятой войне с мятежниками, восставшими против короны на другом континенте. Вспоминаю боль, долгая и сильная, словно кто-то чем-то острым ударяет по лицу. Предмет проходит по всей длине носа до щеки. В голову ударяет картина виновника этой трагедии - старый мятежник с кремниевым ружьём, штык которой окровавлен. Кажется, меня начинает потряхивать.
Сквозь эти картины, возникающие то на мгновение, то на несколько десятков секунд, доносится голос "...господин полковник!". И снова родители, наш старенький домик. И снова я на выпускном, в красной кадетской форме, при погонах и с аксельбантом на груди. "...Господин полковник!", - снова проносится, но уже громче. Это тоже в моей голове?
"Господин полковник!", - чья-то рука крепко схватилась за мое плечо и сильно трясет. Я в один миг прихожу в себя. И снова передо мной поле, затуманенный горизонт и серые тучи. Я резко оборачиваюсь, одновременно положив руку на кобуру. Хотя, в этом не было необходимости. Развернувшись полностью к тому, кто стоял за мной, я увидел знакомого солдата. Его выдриное лицо было обеспокоенным, шлем с широкими полями и гарнитурой артиллериста был низко посажен на глаза, ему пришлось высоко задрать голову, чтобы посмотреть на меня. На шее висел противогаз, что было не по уставу, хотя с учётом частоты газовых атак это не выглядит нарушением. Форма артиллериста помятая и грязная, на одном вороте кителя отсутствовала нашивка артиллерийских войск. В руке он сжимал какую-то бумагу.
Встретившись с ним взглядом, он тотчас встал по стойке, отдал честь и протянул бумагу. 
-Товарищ полковник! Пришла телеграмма из штаба, просят в полдень оказать поддержку наступающим частям генерала Авеклиса на Романиусбург!, - отчеканил он.
- Благодарю,- сказал я, беря из его руки бумагу, - и на следующий раз, без официоза,  понял?
- Так точно, полковник Лайнес!
- Можешь идти.
Солдат развернулся и сначала быстрым шагом, а через несколько секунд бегом, направился к спуску к подземным помещениям форта, находящемся за одним из крупнокалиберных орудий. Я взглянул на послание. Генерал Симон Авеклис просит поддержки, его войска на подходах к Романиусбургу и через несколько часов зайдут в город, а до этого мы должны помочь им расправиться с обороной перед самим городом. Снова поднял взгляд на три монструозных орудия, явно предназначенных для дредноутов и линкоров, но по известной лишь администрации колонии причине установленные здесь. Рядом с этими орудиями сновали фигуры в защитном камуфляже, перетаскивая инструменты и ящики с разным содержимым. Форт постепенно просыпался, и на смену ночному дозору выходил дневной. 
Я снова поднял взгляд, осматривая местность вокруг себя. Солнце поднялось выше, и теперь помимо воронок я могу разглядеть орудийные башенки, тут и там выглядывающие из-под земли. Башни малые, поболее и совсем крохотные, в которых располагались пулемёты. Перед тем как спуститься вниз к командному пункту, я вновь посмотрел на горизонт, в сторону Востока. Солнце потихоньку вставало, отряхиваясь от утренней дымки, его лучи все сильнее пробивались сквозь облака. Что ж, погодные условия сегодня нам благоволят.
Отойдя от размышлений, я наконец спустился на командирский этаж.
...
"Команда 5-А, квадрат Р-15/6, всем главным орудиям. Подготовить расчеты и занять свои места. Ожидаем дальнейших приказов..."